Избавитель - Страница 33

Они пошли дальше под сенью сосен, преодолевая бесконечные бугры и ямки. Идти по неровной, мягкой от опавших иголок земле на высоких каблуках, как у Сульфата, было крайне неудобно. Гермафродит спотыкалось о ветки, разъезжалось на шишках, а противные иголки кололи пальцы ног через открытые носы его туфель. Прибавьте к этому комаров, холод и тишину, в которой они шли, и даже Вы согласитесь, что это – невыносимые испытания. Сульфат же впервые оказалось в подобной ситуации, и потому для него это были трудности особого порядка.

Поэтому Сульфат шло медленно, делая маленькие шажки, и в то же время без умолку рассказывало о своих многочисленных друзьях-подругах, а особенно о Манарелле, в которую оно влюбилось до беспамятства, так что если в ближайшее время не встретит её, то не сможет больше жить. Однако рассказчик быстро выбивалось из сил, и с каждой минутой в его голосе всё меньше звучало бодрости, всё медленнее текла речь, длиннее становились паузы.

Василий не замечал этого и даже не слушал Сульфата: его заинтересовал луч, но никаких толковых идей по поводу его природы в голову не приходило.

– Что это такое? – спросил Василий, обернувшись и указывая на это таинственное явление.

Сульфат опешило от неожиданного вопроса, который к тому же никак не согласовывался с тем, о чём оно только что говорило. Оно долго и с непониманием всматривалось в темное небо, а когда, не без помощи Василия, всё же заметило эту голубую линию, собралось было пожать плечами, но вовремя спохватилось, резко опустило их и задумчиво протянуло, выигрывая время для выдумки ответа:

– Ну-у-у-у. Это аще важная штука, они возле дорог всегда. Ко-че, не будет их – и не будет дорог, – наконец, нашлось оно.

– Как это не будет? – удивился священник и даже остановился.

– Вот так, аще не будет, – радостно произнесло Сульфат, довольное то ли тем, что дорога может исчезнуть, то ли тому, что, наконец, удалось поразить собеседника своей ловкой выдумкой. – Там впереди эти… Такие, – оно провело по воздуху сжатой в кольцо кистью, изображая вертикальную трубу. – Вот по ним это попадает в землю и появляется дорога.

Сульфат хотело еще что-то сказать, но, сделав шаг к Василию, оступилось и ойкнуло. Только сейчас, глядя на скособоченную фигуру гермафродита с перекошенным от боли лицом, Василий осознал, насколько тяжело даются его знакомому эти метры пути. А ведь они ещё не прошли и километра!

– Я напряг. Аще! – взвыло Сульфат и, поскуливая, принялось усиленно чесать и скоблить зубами свои ладони.

Казалось, что оно опять сходит с ума, и, дабы предотвратить это, Василий схватил его кисти, но, взглянув на ладони, выпустил их от удивления – раны на руках почти затянулись! Остались лишь небольшие темные пятна-коросты, которые кое-где уже отслаивались. Да и на носу следы от ссадин оттопырились наполовину, готовые вот-вот отстыковаться от своего родного места! Выглядело это, действительно, поразительно.

А тем временем ладони чесались и не давали Сульфату покоя, усугубляя и без того его тяжелое положение. Оно подняло взор, раздраженно проблеяло «О-о-о-й!», что означало: «Моему терпению приходит конец!» и, опустив глаза вниз, принялось топать ногой. Небольшая дыра на пелерине, оставшаяся от штурма дорожной насыпи, окончательно вывела гермафродита из себя, и оно впало в истерику, принявшись с криком, раздирать свое одеяние, однако чем больше становилась дыра, тем хуже становилось самому Сульфату.

Разорвав пелерину донизу, Сульфат заломило кисти рук и, глядя в небо, прокричало:

– Я больше не могу! Зачем мы аще туда идем?! Зачем я аще поехал в «Супер» сегодня!!! Почему я не осталась дома?!!!

– Хорошо, давайте вернемся, – предложил Василий. – А в «Супер» я пойду сам.

– Я назад не пойду, ко-че, – хныкало Сульфат. – Мне аще холодно и плохо. Из-за тебя, гад, холодно.

– Здесь будете стоять?

– Неееет, – капризно протянуло Сульфат.

– Тогда возвращаемся!

– Неееет!

– У, мать-твою-прости-Хосподи, – сказал в сердцах Василий, перекинул Сульфата через плечо и стремительно зашагал назад, выслушивая, какой он плохой и как неудобно и больно его ноше.

Обратный путь окончательно растряс Сульфата, и когда Василий заталкивал его обратно в автомобиль, Сульфат молчало и болталось как тряпичная кукла.

– Сидите в машине, – скомандовал священник напоследок и обеими руками надавил на плавно закрывающуюся дверь, как будто желал поскорее оградить себя от этой личности.

– Сдохни, урод, – послышалось в ответ из салона.

Сейчас Сульфат люто ненавидело Василия, и не было той казни, того бедствия, которые бы в мыслях своих оно не призывало обрушиться на голову священника. Оно даже не осознавало, случись что с Василием, и плохо будет ему самому.

Не придумав ничего лучшего, Сульфат решило отомстить своему обидчику молчанием, когда тот вернется. А пока оно забилось в уголок и бурчало под нос, колупая что-то пальцем.

Глава XV

Василий помчался к центру бегом напрямую через лес, благо, что его нынешнее физическое состояние позволяло покрывать без устали любые расстояния.

Большинство людей ошибочно полагают, будто посланцы Преисподней умеют летать или могут одним только усилием мысли перенестись куда угодно. Какие-нибудь духи – легко, и бесам это тоже по силам, в крайнем случае – могучие колдуны, но вот чтобы рядовая умершая душа во плоти, возвратившись на белый свет, так грубо нарушала законы физики – такого не бывает. Во всяком случае, я с этим никогда не сталкивался!

Вблизи развлекательный центр походил на огромную оранжерею, состоявшую из целой системы стеклянных полусфер разных высот. Вот только растений под этими куполами не было и в помине, а была огромная танцевальная площадка, местами заставленная навесами, столиками и бараками, разрисованными яркими фигуристыми гермафродитами в вызывающих позах. Под навесами находились барные стойки, за которыми сновали роботы-манипуляторы и, как на конвейере, обслуживали посетителей, тянущихся к ним нескончаемым потоком. Отдельно от барных находились стойки другого рода с рядом разноцветных пластин. Возле них не было роботов, но зато толпилось ещё больше народа. Люди на мгновение подставляли к одной из пластин свою щеку и вскоре впадали в состояние эйфории или чрезмерного возбуждения.