Избавитель - Страница 25

Ну, этим, я думаю, все молодые люди страдают.

Да, да, – сокрушенно закивал головой китаец. – Но на это уходит так много сил, и это порождает так много разочарований, что постепенно я стал остывать к своей страсти. Мне потребовалось занять внимание и мысли еще чем-то, и я устремился к познанию всех чувственных удовольствий, какие только мог получить. У меня не было ограничений в средствах, а когда мой отец умер, я начал спускать его наследство. Я заполнил свою жизнь множеством страстей: женщины, вещи, рисовая водка… В промежутках между ними я развлекал свое внимание пустыми разговорами или предавался размышлениям на сотни тем, которые все были так же пусты и бессмысленны. Когда же и это мне надоедало, пустота заполняла мой рассудок, и становилось невыносимо плохо.

Китаец остановился и помолчал, глядя в никуда.

Как яркие краски быстро выцветают от обилия солнца, так и яркие ощущения притупляются от обилия их потребления. Постепенно я охладевал к каждой страсти, но уже не мог отказаться ни от внимания людей, ни от вкусной еды, ни от красивых женщин или вещей. Только это уже не приносило настоящего удовольствия, как раньше. Всё вокруг как будто покрасили блеклой краской, и её уже невозможно было закрасить ни одной яркой. Эта блеклость жизни страшней болезни. Чтобы избавиться от нее, человек готов идти на войну, бежать на край Земли, рисковать жизнью и состоянием. Я уже ничего не мог делать, не впадая в крайность. Даже работа стала моей страстью, и я стремился побольше продать и побольше выручить. Это тоже затмевало мой разум, и я готов был идти на все ради этой цели. Под конец жизни я увлекся азартными играми и окончательно разорил свою семью. И даже умер в одном из игорных притонов.

В это время один из атлетов выбросил своего соперника из круга, и толпа принялась ликовать.

Они тоже думают, что, утоляя без меры свои страсти, достигнут настоящего счастья. Но их счастье – лишь мгновения удовольствия в перерывах между вечной погоней за этими мгновеньями. На Земле от гибели их спасали нехватка денег и старость, отнимающая силы и желания, но здесь их нет, и всех их ждет один конец, там, в горах. Только кому-то для этого достаточно нескольких лет, а кому-то – нескольких веков.

Китаец заложил руки за спину и побрел дальше, глядя куда-то вверх. Говорил он ровно, неэмоционально, и от его неспешности и мягкого, доброжелательного голоса веяло таким покоем, что даже среди окружающего рева и сутолоки дух Василия пришёл от него в умиротворенное расположение.

Однажды, когда я уже умер, вспомнил детство, – продолжил он после минутной паузы. – У нас во дворе был небольшой склад. Он остался ещё с тех времен, когда мой отец не был богат. Этот склад был очень темным, приходилось зажигать светильник, чтобы найти в нем нужную вещь. Но я любил заходить в него без света, на ощупь: я знал его достаточно хорошо, знал, где что размещается, и бродил по нему, превратившись в осязание. В темноте каждое ощущение, каждый звук, каждый пробившийся луч света приобретает смысл, особую сакральную важность. Я осторожно протягивал руку, чтобы лишь дотронуться до предмета, почувствовать, узнать его, догадаться, где я нахожусь, и мне это очень нравилось. Когда я это вспомнил, то понял, что и жить нужно так же – на ощупь. Быть внимательным ко всему, что тебя окружает сейчас, чувствовать вкус, дуновение ветра, звуки, мягкость сидения… Научиться ценить то, что есть, ведь кто умеет наслаждаться малым – тот владеет всем. Само явление имеет мало значения. Гораздо важнее наше отношение к нему: и кусок черствой лепешки в голодные годы может быть слаще меда в эпоху благоденствия. И еще одно: не впадай в крайности, держись срединного пути.

Хм, – задумчиво хмыкнул Василий, невольно копируя походку и поведение своего собеседника, – только как его найти?

Посмотрите на этих состязающихся, – снова остановился и указал в сторону постамента китаец. – Они должны постоянно прислушиваться: если один из них приблизится к краю, он почувствует жар, а, почувствовав жар, он не должен стремглав бросаться в другой конец, потому что и там его ожидает огонь. Чувствуй себя, слушай мир, ведь для того и горит огонь, чтобы знать, где край.

Василий остановился. Как человек, изможденный зноем пустыни, лишь почует влагу и тут же в нём просыпаются силы и бодрость, так душа священника вновь наполнилась светом, а вместе с ним появился и испуг – вечный спутник последней надежды. Испуг того, что вот сейчас что-нибудь произойдет, и он навсегда потеряет своего нового знакомого. Нет, этого никак нельзя было допустить!

Научите меня! – попросил он громко, голосом, одновременно выражавшим мольбу и восторг.

Чему?

Этому, – развел руками Василий, покачивая головой в растерянности и судорожно подбирая слово, которое бы в точности выразило всё то, о чем ему говорил собеседник. – Чувствовать себя, мир… Мудрости. Позвольте мне остаться с Вами, я хочу стать Вашим учеником!

Тебе нельзя оставаться здесь, – озабоченно ответил китаец. – Твой дух слишком неспокоен для этих мест. Чтобы обрести покой в душе, нужно сперва навести порядок в голове. А у тебя слишком много мыслей. Пустых мыслей, они постоянно крутятся у тебя здесь, – он постучал пальцем по виску. – Отбрось их все: они засоряют наше сознание, крадут нас от мира и от правильных мыслей.

Он немного подумал и сказал:

Идём. Я знаю, что тебе нужно.

Он вывел Василия с площади и, указывая вдаль вглубь Ада, сказал:

Видишь ту высокую гору? Иди в этом направлении, но держись по правую сторону от неё. Там ты найдешь то, что тебе нужно.